Emotional Support Werewolf

Когда хвост белого ящера исчез на лестнице, ведущей наверх, Молчание встала из-за стола.

— Ты чего? — негромко спросила Баша. Орчиха всё ещё сидела на стуле и смотрела на аргонианку своим цепким взглядом, от которого по шкуре у той несомненно пробежали бы мурашки, отращивай предки Молчания мех вместо чешуи. А так все эти чешуйки попытались встать дыбом — насколько того позволяла их природа.

— А? А чего я? — растерянно отозвалась та. Потом взяла обеими руками несчастную кружку медовухи, в которую пялилась весь вечер, выдохнула — и выпила всё одним залпом.

— Дрожишь, — мягко пояснила Баша.

— Я? Ик! — икнула в ответ аргонианка. Взгляд её почти сразу помутился, но зато от тревоги, которая одолевала её весь вечер, не осталось и следа. — Я дрож-жу? Разлюбезная моя Баша! Я ни перед кем не дрожу!

— Ну да, ну да, — усмехнулась Баша, но то была не злая усмешка — совсем наоборот. Даже Молчание с её головой, в которой теперь будто бабочки порхали, это заметила. И улыбнулась в ответ.

— Вот ты и Катрен, — начала она. — Вы с ним — отличные ребята! А ты ещё и ух! — тут она сделала свободной рукой некий неопределённый жест и вдобавок покивала головой. — Ещё и шаман! Это… это что ж такое… это же сложно вообразить, что такое!

Она взмахнула кружкой, пошатнулась, и ей пришлось опереться о стул, чтобы не грохнуться на пол самым бесславным образом.

— А вот Гел и Рив не отличные? — поинтересовалась Баша.

Ну и глаза же у неё! Только вопросы странные задаёт. Неужто сама ответа не знает?

— Не-е-ет! Этот, последний… Р-р-р… — она оскалилась и помотала головой, будто всадила зубы в лимон. — Ривир. Он — псих! Конченый! Ты бы видела, как он ко мне бросился вчера, лапиш-шы свои... навострил. Зубы ему мои понадобились! Ненормальный!

Она почти кричала, и Баша поморщилась — вот только неясно было, то ли от поведения аргонианки, то ли от её печальной истории.

— И такой: ты же не отказывала! Понимаешь? Не отказывала! А я и не соглашалась, между прочим! И этот... который Гел... тоже... беспринципный ублюдок. Мне Катрен так сказал! — сообщила она Баше доверительным тоном.

— А я надеялась, что Ривира всё-таки пристыдил Крэйвил, — вздохнула Баша и, кажется, даже немного опечалилась.

Пф, нашла из-за кого печалиться!

— Не знаю, кого там Крэйвил пристыдил, но вчера… вчера Катрен был в опасности! Я это… — она ударила себя кулаком по груди. — Я это вот тут чуяла! Так что ничего хорошего в них нет, в этих ваших… Реле и Гиве… нет… Геле… и Риве. Вот!

И в подтверждение своих слов она с грохотом ударила кружой о стол. Баша ничего не ответила, только смотрела на Молчание — неотрывно и очень-очень серьёзно. Аргонианке почему-то стало неловко.

— Я это… пойду… — пробормотала она. — Голова мутная… хе-хе. Бывай! Следи за собой! Не довер-ряй вампирам!

— Я приму к сведению, — коротко отозвалась Баша. — И ты. Зови, если что-то случится.

Но аргонианка не ответила. Пошатываясь, она тащилась к двери, а следом семенила рыжая обезьяна. Именно она и обернулась на Башу у самой лестницы — с виноватым видом.

Баша кивнула ей в ответ.


Стояла тихая, ясная ночь, каких много выпадает в конце месяца Высокого Солнца. На небе — ни облачка, только звёзды-звёзды-звёзды насколько хватает глаз. В высокой траве стрекотали сверчки, а неподалёку от лагеря, у самого леса, в кустах мерцали зелёные огни — фонарики крошечных жучков. Всхрапывала сонная лошадь.

— Туда-сюда прыгают, туда-сюда, никакого порядка, никакого покою!.. — ворчала аргонианка. Она только что взобралась на холм, который они с Авигейл и Песней облюбовали днём ранее для своей стоянки. От ближайшего святилища шагать пару километров, так что весь алкоголь уже давно выветрился из ящериной головы. Осталось только тупое раздражение — с этим чувством Молчание сталкивалась редко, и потому совсем не умела с ним бороться. Хотя, признаться, сейчас она и не пыталась.

Аргонианка ссадила с плеча обезьяну, а потом с яростью сдёрнула походную сумку, швырнула её куда подальше и рухнула на подстилку, даже не потрудившись смести с неё веточки и траву — а их за день нанесло немало. Рухнула, закинула руки за голову и принялась пялиться в ночное небо в ветвях.
Обезьянка печально пискнула с бревна, которое в этом лагере заменяло диван, стол, бельевую сушилку и ещё кучу прочих полезных и необходимых в хозяйстве вещей. Молчание и головы не повернула.

— Да-да, Песня, я знаю, я всё это знаю. Бывало и хуже, завтра мне будет стыдно, слишком беспокоюсь — ты мне это уже сотни раз говорила. Да толку?

Обезьяна пискнула ещё раз, уже тише. Аргонианка ответила глухим ворчанием и легла на бок. Свернулась в клубок и обвила лодыжки хвостом. Через минуту она уже затихла, и только грудь её вздымалась мерно и ровно. Обезьяна глубоко вздохнула и устроилась спать прямо на бревне. К подруге под бок она не забиралась уже давным-давно — слишком уж та была холодна, а в последнее время ещё и сильно металась во сне.


— …ание? Молчание? Тётушка Молчание?

— А?

Она вскинула голову.

Молчание, которую назвали тётушкой, сидела на бревне у костра, скрючившись в три погибели, а вокруг шелестел чёрный ночной лес. Напротив неё на таком же бревне расположилась девочка-редгардка — юное, очень юное создание. Нет, она определённо подросла с тех пор, как они в прошлый раз виделись, и всё же пока слишком молода. Катрен бы ей в старшие братья сгодился, принадлежи они к одной расе.

— Расскажи ещё что-нибудь, тётушка?

— Да. Расскажи ещё что-нибудь, — грубый, низкий голос. — Про это удивительное место, куда вампиры шастают как к себе домой.

По ту сторону костра возвышался огромный орк размером примерно в три тётушки, если не больше. Он склонился над какой-то деревяшкой у себя в руке и сосредоточенно орудовал ножом. Лицо его при этом не выражало ничего хорошего.

— Ну… хе-хе… не совсем… как к себе домой, но да… — Молчание призадумалась на секунду. — Как к себе домой.

— А-ага, — мрачно подытожил орк.

Девочка осуждающе покосилась в его сторону.

— Ду́рак, ну зачем ты так? Он же там всего один, разве нет? Какие же это «вампиры»?

— Так много и не надо, — буркнул орк и прищурил один глаз, оценивая деревяшку, которая мало-помалу приобретала черты крошечной птички.

— И потом, Молчание, ты же с ним не разговаривала, так ведь? — девочка повернулась к аргонианке.

— Я? М… пфх… ну… — тётушка постучала себя когтем по подбородку, задумчиво хмыкнула пару раз и растерянно призналась: — Нет.

— Вот видишь! Откуда ты знаешь, какой он? Может, он замечательный! Вот как ты, к примеру, — она хитро прищурилась и ткнула пальцем в аргонианку.

Та опешила.

— Й… я?

— Да, ты. Ты же вампир и при этом просто замечательная! Наверное, ты не одна такая. Нельзя плохо относиться к людям… ну, то есть, к аргонианам только потому, что они вампиры.

По ту сторону костра раздался едкий смешок. Девочка гневно засопела, но продолжила.

— И потом, ты же не знаешь, как он таким стал? Может, у него не было выбора, как и у тебя? Может, его заставили?

— Её никто не заставлял. …Так, детёныш, не мешайся. Испортишь всё.

Детёныш, который только что швырнул в орка еловую шишку, скрестил руки на груди и надулся. А Молчание уставилась в костёр, где весело плясали языки пламени.

Она неправа, эта девочка. Разумеется, разумеется, она неправа. «Скольких вампиров ты встречала, Сури? — вертелось на языке. — Скольких ты видела, скольких знаешь лично, кроме твоей тётушки?» Вертелось, да изо рта никак не выходило. Аргонианка только головой качала и смотрела, как искры взлетают всё выше и выше, и слушала, как трещит сухое дерево.

Вдали ухнула сова и сразу же, в другой стороне, ещё одна. Будто переговаривались. В траве прошелестел ветер и утих.

Молчанию вдруг подумалось, что она давно не слышит ножа, скребущего по дереву.

— Закончил уже? — спросила она.

Орк не ответил. Она подняла глаза над костром и без труда отыскала здоровенный силуэт. Он сидел всё там же, на своём пеньке, вот только… как-то странно завалился набок.

— Ду́рак?

— А? Что случилось? — подала голос девочка.

Молчание подняла руку — не шевелись — и вгляделась во мрак.

Орк не моргал. На рубахе с левой стороны расплывалось тёмное пятно.

Ей стало вдруг холодно. Очень-очень холодно, словно с разбегу сиганула в ледяное озеро.

— Что случилось? — повторила девочка испуганным шёпотом.

Молчание не отвечала. Молчание смотрела.

Она знала.

Он выступает из-за тела орка — другой силуэт, гораздо выше и тоньше. Альтмер. С золотыми глазами, мерцающими в ночной тьме, как две монетки, золотыми волосами и в золотых же одеждах. Движется, будто плывёт. Смотрит на неё — надменно и пристально.

Но… они же… он же… он уже…

Мер вертит в тонких пальцах крошечный кинжальчик. Ему не нужно даже улыбаться — она знает, что губы его скрывают длиннющие — как у оборотня — клыки.

— Что не так?

Девочка в ужасе. Ничего не видит. Ничего не замечает.

Молчание поворачивается к ней.

И холод захлёстывает её всю.

Там, за спиной Сури, стоит ещё один… нет, на сей раз не вампир. Но эту тварь она уже не спутает ни с какой другой. Чёрная морда, на которой светятся злющие зелёные глаза, и бараньи рога. Над рогами вьются три алых светлячка, на чешуе — кровавые блики.

«Сури, спокойно. Вставай и иди сюда, ко мне, только медленно», — пытается сказать Молчание, но язык не ворочается во рту. Точно так же, как не желал ворочаться полвека тому назад.

— Тётушка?

Молчание пытается встать сама — тело тоже не слушается. Только кончик хвоста дёргается туда-сюда, туда-сюда: вот и всё, на что она способна.

Альтмер и чёрный аргонианин молчат. Оба ухмыляются совершенно одинаково.

Девочка кусает себя за губу. С ужасом Молчание понимает, что она догадалась. Сури начинает оборачиваться.

Нет-нет, сиди смирно, глупая девчонка, сиди смир...

Тварь делает быстрый шаг вперёд и…

…

…и Молчание проснулась от собственного вопля.

Точнее то был не вопль, а сдавленный хрип. Еле слышный.

Она лежала на спине, а вверху, за переплетением ветвей, весело мерцали звёзды.

Аргонианка облизнула пересохшие губы и огляделась, не вставая. Песня дрыхла, раскинувшись всё на том же бревне, Авигейл дремала под своим деревом. Никто из них даже не пошевелился. В ночи царила тишина, и только сверчки стрекотали в траве.

А там, во сне, ей казалось, что у неё вот-вот лопнут барабанные перепонки.

Молчание села. Отдышалась. Потёрла глаза, чтобы отогнать навязчивые видения. Нащупала флягу с водой и вылила в себя всё до капли. Вытерла рот локтем.

— Прекрасно, — пробормотала она. — Новый ночной кошмар. Скамповы вампиры и вампиро… любы.
С этими словами она улеглась обратно на подстилку и свернулась в клубок.


На сей раз она шла через луг по пояс в разнотравье. Стояло раннее утро, и над землёй повисла лёгкая туманная дымка. Солнце ещё не взошло, но на золотисто-перламутровом небе уже не осталось и следа ночной черноты.

Впереди в пёстрой траве вздымалась гора тёмно-серого меха. Молчание уверенным шагом направилась к ней. Гора эта не шевелилась ровно до того момента, пока аргонианка не рухнула на неё и не обхватила всеми конечностями, включая хвост. Только тогда гора слегка содрогнулась, издала негромкий рык, и с противоположного её края поднялась лохматая волчья морда.

— Ну привет, Галка, — зазвучал знакомый, чуть хрипловатый голос. — Давно не виделись.

— О, Нари, ты научилась разговаривать в волчьей шкуре, как здорово… — глухо пробормотала Молчание, зарываясь носом в шерсть.

— Это потому, что ты спишь и я тебе снюсь, тупица.

— А, вот оно что, — безучастно отозовалась Молчание и зарылась ещё глубже.

Волк чихнул и потряс ушами. Он пах мокрой псиной и утренней росой, а ещё сырой землёй, душными южными цветами и чем-то неуловимо острым, от чего в голове немного мутилось.

— Выкладывай давай, чего у тебя стряслось?

— Лорд убил Дурака, а тварь схватила Сури… — ответила аргонианка.

— Чего?..

— А, нет, это мне тоже приснилось. Вот недавно совсем.

— Что, опять кошмары?

— Ага.

— А хочешь, я скажу, почему они тебе снятся? Потому что ты снова влезла в какую-то тухлую историю по самые рога и довольна. Хотя самому тупому гуару ясно, что если в какой дыре засели вампиры, то дыру эту надо обходить за версту. За версту, понимаешь?

— Ага…

— Ничего ты не понимаешь. Иначе сейчас не сидела бы тут со мной.

Волк глубоко вздохнул. Молчание провела рукой по жёсткой шерсти — раз, другой.

— Ну, Нари, — сказал она. — Я не могу уйти вот так и всё бросить. Мы с Песней только-только встали на след. Эти ребята обещали помочь, понимаешь? И у нас всё получится, я чувствую!

— Тебе много кто обещал помочь, Галка, да только воз и ныне там.

— Не в этот раз. Этот раз будет… особенным! — она сладко зажмурилась и ещё крепче прижалась к зверю.

Волк снова вздохнул.

— Ну, раз уж ты решила сидеть где сидишь, то хотя бы не влезай глубже. Чего кинулась на того зверя? Ты же ничего о нём не знаешь: ни кто он, ни на что способен. Проснёшься однажды, а у тебя головы уже нет, а в животе клинок торчит. Тебе оно надо?

— Не-е-ет. Ох, Нари, раз уж ты здесь, скажи мне: он и впрямь опасен он или я зря… ну… завелась так?

Громкий, раскатистый хохот.

— А мне почём знать, дурёха? Я ж твой сон, ведаю ровно то, что и ты, ни больше ни меньше.

Голос затих на секунду.

— Но, если покумекать, так он показушничает больше. Одно тявканье, а кусить боится. Хотел бы — тяпнул бы тебя уже сотню раз, как по мне.

Голос помолчал ещё немного.

— И всё же я бы его пристрелила. Так, для верности.

Молчание рассмеялась.

— Нари-Нари, мне тебя не хватает. Я бы к нему и не полезла, но видишь — надо было защитить друзей.

— Ой, друзей ли?

Над полем поднялся ветер. Потрепал аргонианский капюшон, взъерошил волчью шерсть и зашелестел в луговых травах. И в шелесте этом Молчание разобрала знакомый голос: «…Не указывай, что мне говорить этому двуличному... бывшему рабу!».

Волк шумно вздохнул и облизнулся. Молчание махнула рукой.

— А, это. Да он просто молодой ещё, глупый. Жизни не знает. Ничего не видел толком. Поумнеет ещё.

— Ну а ты, Галка?

Волчья голова поднялась ещё выше и повернулась к аргонианке. Бурые глаза смотрели пристально, будто видели Молчание насквозь — всю её душу, заблудшую в речных глубинах.

— Ты-то когда поумнеешь?

Она ничего не ответила. Только сжалась и съехала пониже по меховой горе. Волчья морда потянулась к ней.

— Ты всё ещё их боишься. Хотя прошло уже столько времени. Верно говорю?

— Нет… — пискнула аргонианка.

— Разве? А по мне так верно.

Ветер поднялся снова. На сей раз он принёс одно-единственное слово: «Дрожишь…»

— Дрожишь, — повторил голос.

— Неправда!

— Правда-правда. Дрожишь, как оленёнок в грозу. А помнишь, что я тебе про страх говорила? Это твой самый лютый враг. Если хочешь выжить — выбей ему все зубы!

— Да не боюсь я…

— Ты уж выбирай, Галка, — перебил её голос. — Или уходи, раз боишься, или оставайся, раз тебе так дорога твоя обезьяна. Но тогда разберись со страхом. Иначе долго не протянешь. От дохлой тебя Песне мало толку будет.

Из пасти волка несло, как из выгребной ямы, где кто-то давным-давно издох. Молчание зажмурила глаза и крикнула изо всех сил:

— Да не боюсь я никого!..

…

И проснулась. Во второй раз.

Звёзды исчезли. Сквозь листву пробивались рыжие лучи рассвета.

Молчание потёрла лоб и села. Песня спала всё на том же бревне, только теперь на спину перевернулась и вовсю храпела. Авигейл отыскалась не сразу: лошадь спустилась ниже по склону и безмятежно паслась на утренней зорьке. Подножие холма и долину внизу заливал густой туман. Аргонианка невольно принялась в него вглядываться — не промелькнёт ли силуэт огромного волка.

Да нет, ерунда. Нари осталась за тысячи вёрст отсюда…

— Глупая Нари, — проворчала Молчание, отвернувшись. — Не боюсь я никого. Вот совсем. Ни чуточки. Так-то.

Она перевела взгляд на сумку, которая валялась у бревна с Песней. Где-то там в её глубинах лежал передатчик, который аргонианка в гневе сняла ещё прошлым вечером, когда вывалилась из таверны.

Молчание сглотнула.

— Ну ладно… может быть, совсем капельку и боюсь…

Она вздохнула и спрятала лицо в ладонях.

Над холмом и лугами медленно поднималось солнце. День обещал быть знойным.