Молчание паучат

Он проклюнулся в полдень. Паучий кокон, который Молчание прихватила с собой из тёмных земель, где растут гигантские тёмные деревья, пускающие корни в людские души, — этот самый кокон раскрылся, как бутон лилии в тёплую ночь или как брюхо гниющего мертвеца. Из него выбрался маленький паук. Ну, как маленький. Размером с кулак, не меньше. Паук был зелёным и потому ужасно красивым.

Молчание следила за ним с выражением совершеннейшего восторга на чешуйчатой морде. Она с детства питала слабость к паукам, жукам, гусеницам и прочим ползучим тварям. Она даже пыталась приручить парочку, но они у неё не приживались — то сбегали, то дохли сами по себе, то кончали свои дни в мартышкиных зубах. И вот удача улыбнулась ей дважды: жук в склянке жевал свои травинки уже пятый день подряд, а теперь на свет появился самый настоящий паук. И ничего, что паук этот родом с обливионских просторов. Там тоже водятся самые обычные насекомые — просто размером они поболе, чем их нирновые собратья. И нравом позлее. Но Молчание справится, вне всяких сомнений. Она и с разъярёнными оборотнями справлялась, и с безумными кровососами — что ей какой-то паук. Надо просто мух наловить побольше, и тогда заживём!

Так Молчание рассуждала ровно до тех пор, пока паук не заговорил.

— Оу, оу, ох! — сказал голос в её голове. — Лапки мои, как же я устал! Нет… не то. Как я… истощён! Опустошён! Да-да, вот нужные слова. Скажи мне, смертное дитя, зачем вы закрыли ваш мир на семь засовов? Чтобы к вам попасть, приходится изворачиваться, как презренный уж в алебастровом сосуде. Можешь ли ты, о смертная, представить се…

Он не договорил. Его прервали самым грубым образом — деревянным посохом, который размазал паучье тело по бревну.

Молчание досадливо скривилась и вытащила тряпку. Убираться она не очень-то любила.

Через пару дней появился другой паучок: у этого по зелёному брюху шёл тёмно-красный узор. Паук выполз из-под бревна и уставился на Молчание всеми своими восемью глазами. Та вдруг вспомнила, что забыла проверить кокон, перед тем как подцепить его посохом и выкинуть в речку. Он казался совсем пустым, но как знать. А ведь Песня ей говорила.

Этот паук молчал. Он и аргонианка смотрели друг на друга минут пять, а потом он откашлялся.

Шпляк!

На сей раз она прихлопнула его камнем. Что ж, ни скамейка, ни посох не пострадали.

Ещё через день он начал говорить с ней из укрытия. Молчание металась по лагерю и переворачивала каждый камень, а голос в голове пытался её урезонить.

— Суета, суета сует и вся суета! Ну к чему так суетиться? К чему изводить жар души своей на столь мелкие и ничтожные порывы? Поспешность никогда никому пользы не приносила. А ещё ты утомишься. Смертное дитя, лучше присядь и выслушай меня. Смертное дитя? Смертная! Эй, смертная, э-эй! Да угомонись ты хоть на секунду! Вот зачем ты туда полезла? Там же грязища, черви, фу! Отвратительные создания. И меня ты среди них точно не сыщешь. Успокойся же! Это ведь грубо и невежливо — выпроваживать гостя, не дав ему и рта раскрыть. Тем более палками и камнями. Это, между прочим, неприятно! А я ведь просто хочу поговорить, ничего больше. Мне даже душа твоя не нужна… тем более она уже принадлежит кому-то посильней меня. Смертная? Эй, смертная? Постой! Ты меня вообще слышишь? Да погоди…

Треск.

Свист воздуха в ушах.

Бум!

Тонкая ветка, на которой раскачивался паук и на которую за ним полезла Молчание, не вынесла двоих и сломалась.

Обливионское порождение кончило свои дни под аргонианской задницей. Проклиная всё на свете, Молчание потащилась к ручью. Эта история уже порядком ей надоела.

Песня флегматично дожёвывала банан, провожая спутницу взглядом.