О лошадях и тайнах (Хранит-Молчание)

— Отличная погода, замечательная, лучше не придумаешь!

Стояла жара, необычайная для северных краёв. Было душно, влажный воздух вливался в ноздри и глотку, как вода из тёплого пруда, когда залезешь туда по самую макушку. Копыта маленькой бурой лошадки утопали в болотной грязи, а хвост то и дело хлестал по бокам — гнус не знал пощады. На небе — ни облачка, только злое полуденное солнце, от которого попряталось всё живое на мили вокруг.

Хранит-Молчание улыбалась до самых ушей. Вернее, до слуховых отверстий.

— Совсем как дома! Сейчас бы отыскать лужу почище и нырнуть туда с головой! Я бы просидела там часа два точно. А то эти холодные дожди уже в печёнках засели, льют и льют, спасения от них нет. Тебе ведь они тоже надоели, правда, Песня?

Она обернулась на небольшой бугорок, который возвышался на её спине под серым плащом. Бугорок этот зашевелился, и на свет из капюшона выглянула крайне недовольная обезьянья морда.

— Ты там не задохнёшься, нет?

Морда возмущённо пискнула и опять скрылась под одеждой — прочь-прочь, подальше от солнца и надоедливых москитов с ящерицами. В уютную прохладу спины своей наполовину неживой спутницы.

— Как скажешь! — весело отметила Молчание и вернулась к созерцанию прекрасной погоды. Она щурилась от яркого солнца — вампирским глазам привычнее ночной мрак, нежели свет полудня — но всё равно мужественно наслаждалась.

Вот уже пару часов она верхом на бурой лошадке пересекала огромное болото, раскинувшееся на километры окрест. Направляемая всадницей Авигейл уверенно ступала по еле заметной тропе и только изредка всхрапывала, когда особо наглая мошкара пыталась залезть ей в нос. Впереди в нескольких сотнях метров уже высилась тёмная стена — лес, где, по словам местных, должна была скрываться цель.

Все втроём — Песня, Молчание и Авигейл — искали блудную кобылу, которая прошлым вечером не вернулась с пастбища.

— Ну вот, Песня, он мне и говорит: места у нас неспокойные, «особливо чичас сделались». «Особливо», понимаешь? Как смешно звучит! Я это «особливо» прежде «особливо» и не слышала. Ха-ха! Понимаешь? Ай, не надо так скрестись!.. Ну ладно-ладно, не ворчи, так и быть, дальше рассказываю. И вот он мне и говорит, что по лесам они ходить боятся. И по болотам тоже. Ну, я их могу понять, болото-то у них знатное. Не каждому саксхлилу легко дастся, а про этих сухошкурых и говорить нечего. Тут поди столько животных сгинуло, что на целую ферму хватит. А то и на две. А может быть, и на три!

Авигейл встревоженно повела ушами. За чёрным пнём, который они как раз проезжали, показался череп с огромными рогами. Насекомые и солнце основательно выбелили его, и теперь костяной лоб почти сверкал.

— Вот, я же говорю! Эй, Песня, не хочешь глянуть? Тут черепушка валяется. Нет? Не интересно? Ну ладно, у тебя наверняка есть дела поважнее. Ну вот, они и говорят мне, что, мол, лошадку им никак не добыть обратно. А лошадка-то непростая, мол. Подарок от кого-то там, от какой-то важной шишки. Они имя назвали — я знать такого не знаю. Тан какой-то, вроде бы. Или даже ярл. Иными словами, очень им важно эту лошадь вернуть. А они боятся, понимаешь? Ну я и вызвалась.

Несколькими часами ранее она стояла перед толпой стариков и старух и согласно кивала на каждое их слово. Слезящиеся глаза смотрели на неё с радостью и надеждой, сухие губы причмокивали. Почти все опирались на палки или мотыги.

— Ну и к тому же, Песня, кто ещё из них сюда полезет? У них молодых вовсе не осталось. Кто умер от болезни, кто ушёл на войну и не вернулся, кто просто ушёл.

Обезьянка под плащом глухо пискнула.

— А что они мне за то мешок моркови обещали и пару медяков, так это ничего. Авигейл морковь любит. Да и медяки найдём куда пристроить.

Лес надвинулся на них мрачной громадиной: высокие, почти чёрные стволы елей, а под ними — густые низкорослые кустарники, белые лишайники, заросли мха и клюквы. Несмотря на лютый зной, царивший над болотами, здесь было довольно свежо. Молчание спешилась и похлопала лошадь по шее.

— Дальше мы сами, подруга. Ты тут неровен час ногу сломаешь.

Подруга фыркнула и лениво двинулась вдоль опушки, отыскивая редкие травянистые островки. Молчание щелчком сбила комара, усевшегося ей прямо на нос.

— Голодные они тут, как волки. Оставайся-ка ты, Песня, под плащом.

Обезьяна ничего не ответила, только заёрзала, устраиваясь поудобнее. А Молчание, опираясь на посох, зашагала вглубь леса.

Он ей понравился ещё больше, чем болота, о чём она сразу сообщила своей мохнатой спутнице-захребетнице. Во-первых, шагать по более-менее твёрдой земле куда легче, чем по грязи. Во-вторых, здесь стояла прохлада: жара-жарой, а два часа под палящим солнцем — это перебор, даже если ты уже не совсем живой. Пожалуй, особенно если ты не совсем живой. Ну а в-третьих — здесь царила мёртвая тишина. Ни стрёкота насекомых, ни птичьего голоса, ни шелеста в кустах. Все живые создания будто вымерли, или сбежали, или спрятались так глубоко, что и с лопатой не выкопаешь. И это, по мнению Молчания, могло означать только одно.

— Лес проклят.

Обезьяна высунула мордочку из-под плаща и опасливо пискнула.

— Нет-нет, Песня, это же здорово! — ответила ей аргонианка шёпотом. — Это значит, что тут водятся даэдра или кто-нибудь захоронен. А где захоронения — там и реликвии! Ну? Смекаешь что к чему?

Обезьяна, похоже, не смекала и только тревожно вглядывалась в полумрак под еловыми лапами. Поднялся ветер, и деревья зашумели, зашелестели высоко вверху — зверюшка проворчала что-то на своём обезьянем и спряталась поглубже в капюшон.

— Я про этот лес ничего не слышала, ни-че-го-шень-ки! Ни одной легенды, представляешь! А такое мрачное место уже должно бы где-нибудь отложиться. Значит, никто о нём не знает. Значит, никто тут ещё не побывал. Значит, мы можем найти тут что-нибудь интересненькое!

От восторга Молчание невольно повысила голос, но тут же спохватилась и зажала рот ладонью. В таких местах не стоит орать во всю глотку. Она уже не один раз убедилась в этом на собственном опыте, и опыт этот был не из приятных. Аргонианка невольно почесала правое плечо, которое пересекал старый шрам.

— Ну, как только отыщем лошадь, — уточнила она. — Лошадям не место в чащобах, особенно проклятых. Неудивительно, что селяне сюда заходить боятся. Я б на их месте тоже из своей деревни носу не казала. Ну, будь я старой нордкой. Хм, Песня, а ты хотела когда-нибудь стать нордом? Нет? Они ведь на холоде не мёрзнут почти. А ещё у них есть бани. Будь я нордом, я бы сейчас растопила баню и залезла в чан с водицей потеплее. И не вылезала бы оттуда. М-м-м, баня… Надо попросить старичков растопить одну, когда мы вернёмся. И пусть добавят туда этих своих ароматных веточек и листочков с того кустарника… как-то бишь он зовётся?..

Тут Молчание остановилась, как громом поражённая, и принялась старательно чесать затылок.

— Кста-ати, Песня, — протянула она. — Ты заметила, что мы с тобой уже полчаса идём по лесу и не наткнулись на лошадиный след. Я имею в виду, кустарники… они же тут повсюду. И ни одной сломанной ветки, ни одной продавленной тропки. Лошадь должна была хоть что-то оставить. Она же не маленькая, как мышка. И не летает как птица. Хм-м-м…

«Эта лошадь частенько сбегает от нас, вот таки дела. Но далеко в лес не заходит, нет. Просто переходит болото по тропе и жрёт себе траву на опушке. А тропу я тебе покажу, она тут одна и неприметная. Если сойти с неё, то с головой окунуться недолго. А лошадь вишь чует. Ни разу не утопла».

— Может, потому и не утопла, что как раз летает? — пробормотала Молчание, обращаясь не то к обезьяне, не то к самой себе. И нервно хихикнула.

— Мы, должно быть, идём с тобой не в ту сторону, вот и всё. Сейчас-сейчас.

Она подняла голову и посмотрела на солнце, которое уже начинало клониться к закату. Посмотрела — и развернулась, чтобы зашагать в другом направлении. Даже ногу уже начала поднимать, как вдруг увидела…

— О, а вот и… сломанные… кустарники.

Она виднелись на небольшом отдалении от того места, где стояла аргонианка — брешь в плотной стене кустов, такая широкая, словно через неё пробиралось какое-нибудь древнее чудище. А ещё дальше стояла мёртвая ель, которую теперь не скрывали тёмные ветки — лысая и белая. И на её стволе Молчание увидела отметины от когтей. Огромные. Так высоко, что не каждый норд дотянется. Да чего там норд, пожалуй, даже эльф для такого низковат будет.

— Так, Песня… это уж точно не лошадь оставила, верно? — прошептала аргонианка и снова хихикнула.

В верхушках елей зашумел ветер, и деревья застонали, раскачиваясь из стороны в сторону.

Приключение только что стало чуточку интереснее.

«Помните, короткие хвостики, если вы ступаете по тропе и вдруг видите в грязи огромные следы, или кучу дурнопахнущего навоза, или же дерево, исполосованное когтями, — остановитесь. И оглядитесь. Потом бегите прочь, но вначале — оглядитесь. Это может спасти вам жизнь, да не вынесет её к океану раньше срока».

Хранит-Молчание могла позабыть многое за свою долгую жизнь, но уроки охотников своего селения она помнила хорошо. Поэтому первым делом она огляделась. И никого не увидела — ни гигантскую тварь, ни данмерского лучника, которого очень удачно скрывало ближнее дерево. Выдохнула с облегчением.

После этого быстро — и, что характерно, совершенно безмолвно — припала к земле и полностью натянула на голову капюшон. Молчание не питала иллюзий по поводу своей белой кожи и её заметности в тёмном лесу — её морду и полуслепой медведь разглядел бы за милю. И наверняка уже разглядел, так что следовало поторапливаться.

Прижавшись животом к лесной хвое, она ползком, как самая настоящая ящерица, поспешно доползла до мёртвого дерева и снова встала на две ноги. Глазомер не подвёл — до отметин ей и с прыжка не достать. Молчание положило руку на голый ствол и принюхалась. Резкий запах, знакомый.

— Медведь. Это — дреморов поганый медведь, огромный, как даэдрот, — прошептала она и потёрла подбородок. — И проклятый к тому же.

Последнее аргонианке подсказал не нос, а простая логика. Любая тварь таких размеров, обитающая в жутком безмолвном лесу, непременно будет проклятой — это и детёныш сообразит.

— Надо нам с тобой поспешать, Песня. Даэдра с ними, с реликвиями — пора лошадь выручать. Такой быка сожрёт и глазом не моргнёт.

С этими словами она отступила на шаг от дерева и почесала затылок.

Прекрасно.

Просто прекрасно, что тот, кто проклинал этого зверя, наделил его размерами, а не, скажем, осторожностью. Или сообразительностью.

Хранит-Молчание ужом метнулась за дерево и сжалась в комок. Обернула хвост вокруг щиколоток.
Гигантский медведь — а судя шуму, который он производил, он и впрямь был размером с даэдрота, не меньше — чувствовал себя здесь как дома. Он пёр напролом через кустарники и рычал во всю глотку. Раздался оглушительный треск — видимо, досталось ещё и какой-нибудь незадачливой ветке.

Нет-нет, он не охотится, нет. Так не охотится никто, у кого есть хоть капля мозгов и кто не желает смерти от голода. Этот медведь услышал — почувствовал? — гостя и пришёл выпроваживать. Или убивать, если гость окажется недостаточно быстр или достаточно глуп.

Что ж, дурой Молчание точно не была. Но вот насчёт скорости она сомневалась. Она видела, как бегают медведи. Шансы у неё появились бы только в том случае, если какой-нибудь дружелюбный бог вдруг решил бы над ней сжалиться и преподнёс бы ей лошадь. Причём непременно летающую, потому что иная наверняка переломает на кочках и корягах все ноги. К сожалению, за всю свою жизнь Молчание так и не сумела снискать милость даже самого завалящего бога, который награждает своих последователей летающими лошадьми, поэтому будущее её представлялось туманным.

Медведь меж тем стих. Замотав морду в капюшон и оставив малюсенькую дырочку для глаза, Молчание осторожно выглянула из-за дерева. «Грязь и тина, да оно больше даэдрота раза в два, глаза бы мои выпали!» Чудовище стояло на задних лапах и вертело башкой. Принюхивалось. Ищет, поняла аргонианка. Хорошо, значит, ещё не понял, где она. Значит, ещё можно сбежать.

И тут случилось то, после чего Молчание на секунду задумалась, а такую ли уж неправедную жизнь она вела и точно ли за ней никто не приглядывает оттуда? Потому как медведь тяжело ухнул на передние лапы — хвоя на корнях мёртвого дерева чуть подскочила — и неспешно побрёл в сторону просвета между деревьями, который виднелся не так далеко. Молчание заметила этот просвет раньше, до всей катавасии, и ещё подумала, что там наверняка кроется небольшая полянка, на которой вполне могут стоять даэдрические руины. Тогда-то ей и пришла в голову идея с проклятым лесом.

Которая, кстати, оказалось не такой уж и ошибочной.

От каждого звериного шага внутри у аргонианки всё подскакивало, как будто проснулся и забился давно забытый пульс. Один шаг. Ещё один. Всё дальше и дальше толстый тёмно-бурый зад с налипшими комьями грязи и веточками. Обезьяна на спине неподвижна, как мёртвая.

Ну же, уходи-уходи-уходи!

Обезьяна на спине зашевелилась.

Шаг. Другой. Уже почти там.

Обезьяна заёрзала, завертелась и — всадила в аргонианскую лопатку острые зубки.

Молчание едва не вскрикнула — не столько от боли, сколько от неожиданности — но подавила себя и резко обернулась через плечо на свою спину. Какого скампа, что пр…

О. А вот и он. Тот самый зверь, которого создали осторожным и умным.

По правде говоря, то был не совсем зверь. Медленно-медленно, крадучись, к Молчанию и Песне приближалось некое человекоподобное существо, с ног до головы завёрнутое в грязные шкуры. Лицо — или морда? — измазано какой-то бурой дрянью, с пояса свисают ошмётки… сырого… мяса? В руках существо держало нечто, подозрительно похожее на топор, и уже им замахнулось.

А дальше события развивались стремительно.

Увидев, что его обнаружили, существо издало пронзительный вопль и ринулось в атаку.

Молчание схватила покрепче свой верный посох и перекатилась в сторону, прочь с линии удара. Топор — если это был именно топор — воткнулся в корни мёртвого дерева, у которых она только что сидела.

Медведь, который уже сунул голову в кусты у края поляны, вскинулся и поднял морду. И с жутким рыком ринулся назад, к паре двуногих.

Нет, без богов тут решительно не обошлось!

Из-за деревьев донёсся оглушительный рёв — монстроподобный медведь отвечал на зов своей товарки, не иначе — и Молчание успела распроститься с жизнью. Но почти сразу же он заглох, будто зверь ткнулся с разбегу мордой в дерево или увидел перед собой гору свежего мяса. А когда зазвучал снова, то уже… удалялся?

Двуногое нечто, которое всё это время тщетно пыталось выдернуть топор из корней, тоже это услышало и крикнуло ещё раз. На сей раз в вопле звучали требовательные, истерично визгливые нотки — настолько противные, что Молчание чуть не поддалась искушению бросить посох и зажать уши ладонями.

— Ай-ай, нельзя ли потише? — попросила она, оскалившись от неприятных ощущений. — Вы и мёртвого заставите встать и сбежать куда подальше, и без всяких некромантов!

Собеседник бросил в её сторону удивлённый взгляд и крикнул ещё раз, на сей раз не столь уверенно.

— Вот, так-то лучше, я знала, что мы…

Новый вопль.

— Да ладно, не стоит так кричать, вы же разумный, как и я, и если вы позволите, мы можем…

К сожалению, в ту самую секунду, когда Молчание уже собралась перечислить все варианты мирного развития событий, к рёву медведя примешался иной рык — более высокий, но столь же злобный и непримиримый. Новый зверь не столько ревел, сколько храпел и лаял. Молчание уже слышала нечто похожее, причём слышала столько раз за всю свою жизнь, что ни с чем бы не спутала.

— Вот только волков-оборотней тут и не хватало, — произнесла она, ошеломлённо почёсывая затылок.

Не менее ошеломлённым выглядело и создание с топором… вернее, без топора, поскольку последний всё ещё находился во власти дерева. Оно не столько крикнуло, сколько пискнуло в сторону медведя, подождало ещё чуток, а потом, видимо, поняв, что никто не придёт, повернулось к аргонианке.

— Ну и дела у вас тут творятся, скажу я вам… — начала было Молчание, широко улыбаясь, но её тут же грубо перебили.

Вернее, не совсем перебили. Просто взвыли куда-то в небо, закатили глаза и рухнули на колени. Руки со скрюченными пальцами потянулись к лицу, всё тело выгнулось, как у больного столбняком.

— Вам плохо?

Аргонианка сделала шаг к стоящему на коленях существу. И тут же — два шага назад.

Ему и впрямь было плохо. Но это «плохо» продлится недолго.

Вскоре плохо станет уже Молчанию.

Создание, стоящее перед ней на коленях, покрытое грязью и шкурами с головы до ног, — это создание превращалось. Перекидывалось в зверя: кожу пробивали пучки бурого меха, кости искривлялись, лицо теряло остатки человекоподобия. Ногти превращались в длиннющие когти. Воздух наполнил запах крови. Время замедлилось, а чужое тело росло, росло, росло…

«Эй, Галка, слушай внимательно. Возможно, это спасёт тебе жизнь и наверняка не раз — ты же ползаешь, куда даэдра не заглядывают, суёшься во все дыры, как голодная куница. Если когда-нибудь ты встретишь такого же, как я, — и если он начнёт превращаться прямо перед тобой, и ты поймёшь, что тебе некуда бежать… хотя чего там понимать: тебе и так будет некуда бежать, если он превратится. Короче говоря, если перед тобой превращаются и собираются сожрать — бери палку и бей что есть силы. Лучше по голове. Когда мы меняем облик, кости у нас размягчаются ненадолго, а на лице они ещё и расползаются. Туда и лупи. Повезёт — достанешь до мозга и отправишь тварь к его родителю…

Туда ему и дорога».

Как во сне Молчание подняла свой посох. Замахнулась.

«Бей!»

Глаза создания почернели, вокруг пасти на губах, разорванных преображением, заалели капли крови.

«Ну же!»

Что было силы она ткнула посохом в эту окровавленную пасть. Конец вошёл в глотку, ткнулся в мягкий, податливый зев и пошёл куда-то дальше. Чудовище издало гортанно-сглатывающий звук, будто подавилось, и замерло. Остекленевшие звериные глаза уставились на аргонианку.

Время возвращалось на круги своя.

Чудище уже почти обратилось — перед Молчанием сидел двуногий медведь с мощным торсом, полуметровыми когтями и ошмётками одежды на поясе. И с посохом, торчащим из пасти. Медленно, неуверенно медведь поднял лапу и потянулся к палке.

— Гха-а-а!

Аргонианка выдернула своё оружие и отступила на шаг.

Из медвежьего рта хлынул поток тёмной крови. Глаза оборотня закатились. Он забулькал, закашлялся, повалился набок. Но не успела шерсть его коснуться хвои, как он тут же поднялся обратно. Прижал лапу к шерсти на шее — и пополз, затем пошёл, затем побежал, помчался прочь, быстрее и быстрее. Булькая и натыкаясь на стволы. Оставляя за собой чёрные лужи.

Молчание смотрела ему вслед с ужасом. Руки её дрожали.

— Он… может… он…

«Не думай, Галка. Я знаю, ты из мягкосердых. Но не надо. Тут или его жизнь, или твоя. И ему уже не поможешь. Если он превращается, чтобы напасть, то он хуже бешеной лисицы. А ты знаешь, как надо поступать с бешеными лисицами».

Молчание сглотнула, сморгнула накатившие слёзы и устало оперлась о посох. Стоны оборотня затихали вдали. Второго оборотня и гигантского медведя уже почти не было слышно.

— Ну, может… он и выживет?

Бугорок на спине аргонианки зашевелился, и из капюшона, слетевшего с чешуйчатой головы, выглянула перепуганная обезьяна. Она крякнула и огляделась как следует — не затаился ли ещё где враг, нет ли опасности. Ей тут же почесали макушку.

— Что ж, Песня… весёленький выдался денёк. Пойдём, отыщем уже лошадь и уберёмся из этого леса. Нам тут ни капельки не рады.

С этими словами Хранит-Молчание повернулась хвостом к тёмному следу и двинулась прочь, туда, откуда пришла, и где, по её мнению, должна была бродить блудная кобыла.

Молчание не знала, сколько времени она так прошагала — час или два. Ни тропинок, ни прогалин, только тёмные еловые лапы свисают до самой земли да кустарники хлёстко лупят по щиколоткам и царапают хвост.

— Знаешь, Песня, что странно? — вполголоса спросила аргонианка.
Когда стихли последние завывания оборотней, в лесу снова воцарилась мёртвая тишина, и нарушать её ни капли не хотелось. Оно и скампу ясно, мало кому захочется нарушать тишину, когда вокруг наверняка бродят стада чудовищных тварей и оборотней.

Услышав своё имя, обезьяна выбралась из-под одежды и крепко схватилась за аргонианское левое плечо. Вопросительно чирикнула.

— А то странно, что этот пенёк кажется мне подозрительно знакомым, — ответила Молчание.

Она остановилась у полусгнившего пня, заваленного хвоёй и обжитого муравьями.

— Кажется, я его минут пятнадцать назад видела. Или тридцать…

Молчание задумчиво потерла подбородок и огляделась.

— И вон то дерево я знаю. Точно-точно. У него ещё ветка так странно свисает, похожа на бороду нордскую. Хм-м-м…

Она поразмышляла ещё немного. И радостно объявила:

— Похоже, мы ходим кругами!

Обезьяна недовольно заворчала.

— Перестань, ты же знаешь, что я никогда не заблужусь в лесу. Я ведь прожила в них десятки лет!.. Ну ладно, может, десять лет. Девять. М-м-м, неважно! Я отлично умею в них ориентироваться. Вот, смотри, солнце — оно там!..
Молчание подняла руку и ткнула пальцем вверх. И тут же озадаченно его опустила.

— То есть… было там… Где же оно?

Над головами двух странниц синел кусочек летнего неба. Светлого, далёкого, радостного — и абсолютно бессолнечного. Как Молчание ни вертела головой, она так и не смогла разглядеть в высоких ветвях хотя бы проблеск лучей.

— Даэдровщина какая-то… — пробормотала аргонианка сквозь зубы. Обезьяна на плече тревожно пискнула.

— Ну-ну, не волнуйся. Это просто проклятый лес, в них такое случается. Но ни один лес ещё не смог меня остановить! Пойдём-ка… туда! Туда мы ещё не ходили.
Она ткнула наугад в какие-то кусты и решительно зашагала в их сторону.


Что ж, кое-что Хранит-Молчание точно сделала правильно. Тот пенёк больше не попадался, равно как и дерево с бородой норда, и все растения вокруг с тех пор, как она свернула с проторённой дорожки, были сплошь незнакомцами. А это означало только одно: она куда-то двигалась.

— А «куда-то» всё лучше, чем «никуда»!

Аргонианка, правда, не знала, что её ждёт в этом самом «куда-то», но всё же не унывала. У неё был план, и она его старательно придерживалась. План этот был предельно прост. Первое: выйти из проклятого места. Второе: обойти его кругом и вернуться на болото. Третье: войти в лес снова и поискать лошадь ещё раз. И заодно убедиться, что с Авигейл всё в порядке. Она, конечно, не промах и голыми лапами её не возьмёшь, этой кобылке не впервой удирать от разных тварей. Но без хозяйки ей наверняка будет грустно.

Был ещё и четвёртый пункт: не столкнуться ни с оборотнем, ни с гигантским медведем. Честно признаться, до сих пор Хранит-Молчание делала успехи только в этой области. С остальными тремя пока не ладилось.

— Уже немало!

Обезьяна, которая вздыбила шерсть на спине, совсем как кошка, и злобно зарычала в полумрак, была полностью с этим согласна.

— Ха-ха, точно, Песня. Они тут наверняка проходили, и не раз. Смотри, сколько следов.

Тут и там начали попадаться кусты, смятые тяжёлой лапой, и деревья с исполосованными стволами. На ветвях порой болтались клочья шерсти, бурой и серой. Ветер приносил откуда-то душный, звериный запах. Молчание замотала лицо в капюшон, подобрала хвост и теперь не шагала, но кралась от дерева к дереву, от куста к кусту. За одним таким она и обнаружила его.

Скелет. Вернее, кости. Целую кучу чьих-то костей, разбросанных тут и там, а в сторонке…

Ох, а в сторонке высилась горка белоснежных человечьих черепов. Или, может, то были черепа эльфов или там орков — Молчание не особо разбиралась в анатомических деталях. Но зато она прекрасно разбиралась в ситуациях, которые пахли жареным. А эта конкретная ситуация только что не воняла сковородой, которую забыли на костре часа на два.

Молчание невольно попятилась.

Нет, кости — это как раз та самая деталь ландшафта, которую ожидаешь увидеть в проклятом лесу. Если он по-настоящему проклят, конечно. Все эти захоронения, бродячие скелеты, останки жертв культистов… Но если отыщешь такую вот кучу посреди северной глухомани, где люди попадаются разве что в редких деревушках, — поневоле призадумаешься.

— «Особливо чичас сделались», да?

На некоторых рёбрах («Это ведь рёбра? Даэдра меня побери!») виднелись красноватые пятна, а воздух здесь пах тяжело и нехорошо, как пахнет от хижины мясника, который не любит убираться во дворе.

Молчание негромко, но очень нервно хохотнула. Развернулась и двинулась прочь от своей находки. Почти что не побежала. Дальше-дальше, подальше, поскорее. Только полный идиот станет задерживаться в месте, которое проклятые звери назначили себе столовой.

Спустя пару минут быстрой ходьбы она почувствовала, как запах слабеет — хотя ей казалось, что он никогда не выветрится из ноздрей, и она так до конца дней и будет ощущать эту сладковато-душную вонь чужой смерти. Она остановилась и прижалась спиной к какой-то ели.

— К такому не привыкнешь, нет…

Молчание прикрыла глаза ладонью, глубоко вдохнула и выдохнула пару раз. Вообще закрывать глаза в лесах, где бродят опасные хищники и водятся жертвы Гирцина, — не самая хорошая идея, но ей необходимо было перевести дух. Впрочем, она тут же об этом пожалела. Потому что когда снова открыла глаза, тут же заметила движение у дальних деревьев.

Спустя секунду она уже сидела за елью. И выглядывала оттуда сквозь дырку в неизменном капюшоне.

Там, вдалеке, среди кустов раскинулся большущий муравейник. А чуть в стороне от него бродил туда-сюда одинокий двуногий силуэт. Склонялся, будто искал чего и не находил. То был человек… наверное, норд? Или нет, для норда этот будет слишком мелковат. И кожа слишком уж смуглая. Слишком уж… если подумать, то выглядел этот незнакомец совсем как…

— Данмер, — прошептала Молчание, и глаза её расширились.

Нет, она уже не раз встречала данмеров в своих странствиях, но так далеко на север они забирались нечасто. Как, впрочем, и аргониане, но эту мысль Молчание благополучно выбросила из головы.

— Что он тут забыл?

Она ещё не успела ни о чём подумать, как память услужливо подсунула ей старые, полузабытые картины. Душные, но родные болота. Охотники не досчитались одного. Страшные сказки о воинах с белыми перьями на голове и без хвостов. И позже — кандалы, толчея, духота — совсем, совсем неродная. Соплеменники в красных полосах — от ударов дурного оружия, называемого кнутом. Молчание нахмурилась.

Обезьяна тихо, но злобно пискнула над ухом.

— Верно. Работорговец. Или сам оборотень и живёт тут, — еле слышно отозвалась Молчание.

Был ещё и третий вариант: что там, под деревьями, ходит такой же неудачливый искатель приключений, как и она сама, который заплутал в проклятом лесу, да ещё и проворонил что-то важное — вон как ищет. Этот третий вариант аргонианка решила отложить напоследок. Не то чтобы она относилась к данмерам с предубеждением, просто не раз на собственной шкуре убеждалась, что при встрече с ними все хорошие варианты лучше куда-нибудь откладывать. Подальше. И не спускать с этих эльфов глаз.

Что она и делала из своего укрытия.

— Скамп подери, как? Как?!

Молчание спохватилась и зажала себе рот обеими руками. По правде говоря, она всего лишь прошептала эти слова, но этот подозрительный незнакомец вполне мог их услышать. Пятки даэдрота, у него наверняка слух, как у голодного вампира на охоте. Ведь как-то узнал, где она сидит.

Что же, что её выдало? Она слишком шумно дышала? Опять принялась болтать сама с собой во весь голос и сама того не заметила? Или всему виной белая шкура? Может, в капюшоне дыра? Может, всё это время она светила мордой на весь лес, ни о чём не подозревая?

Молчание быстро натянула съехавший капюшон обратно на голову. Нет. Темно. Никаких дырок.

Тогда как?

Проклятие, да не учуял же он её в самом деле? Тёмные эльфы, вроде, в число нюхачей не входят, насколько она помнила. Да и полумёртвые вампирьи тела особо не пахнут. Хотя… когда она там в последний раз мылась?

Молчание нырнула носом себе под мышку и втянула воздух. Нет. Всё чисто.
Хоть тут полный порядок. Она облегчённо вздохнула. И тут же снова нахмурилась. Не время расслабляться.

Все эти лихорадочные размышления заняли у неё секунд десять. Ровно на десять секунд дольше, чем стоило бы. Ух, влетело бы ей от Нариэль, если бы та застала "глупую ящерицу" за обнюхиванием себя, когда возможный враг стоит всего в паре шагов.

Или всё-таки не враг?

Что он там сказал? Охотник, от зверя попросили избавить? Еле спасся. Вдвоём больше шансов. Ха, как удобно.

Слишком удобно! Ещё и видел её где-то. Вот и нестыковка!

— Эй ты! — крикнула она из-за дерева так грозно, как только могла. — Где ты меня видел-то? Я тут целый день брожу и никого не встречала. Кроме пары чудищ, но я им всыпала по первое число!

Только Молчание открыла рот, чтобы ответить, как её прервали самым бесцеремонным — и устращающим — образом. Слова застряли в глотке, и аргонианка невольно икнула. Обезьяна принялась беспокойно вертеться на загривке. Пришлось прижать её рукой, чтобы успокоить.

— Ну, может, и не совсем уделала. Так… поколотила чуток, — пропищала Молчание из своего укрытия.

И это даже было правдой.

Она задумалась на миг. Некий резон в словах тёмного мера всё-таки был. Если она снова столкнётся с этим мишкой, то наверняка окончит свои дни в его желудке. У эльфа тоже шансов немного. Однако оставался один вопрос, с которым непременно надо было разобраться, прежде чем соглашаться на сделку.

Она поднялась на ноги и, невзирая на протестующие крики Песни, с посохом наперевес вышла из-за дерева.

— Ты! — пискнула Молчание, изо всех сил стараясь вернуть голосу утерянную грозность. — Ты сам-то не оборотень часом? Из этих?

Обезьяна на загривке вдруг затихла, помолчала секунду и глубоко вздохнула.

Всё то время, пока тёмный эльф говорил, обезьяна сидела тихо-тихо, будто слушала каждое слово. Как только он замолк, зверёк зашевелился, завертелся и высунул морду из капюшона Молчания. Теперь на мера смотрели сразу две пары глаз — одна с немалым любопытством, вторая с насторожённостью и негодованием.

Причём негодовала обезьяна. Что она тут же и выразила: оскалила зубы и злобно заверещала. Прямиком в аргонианское ухо.

— Ай, Песня, потише! — Молчание невольно отшатнулась и опустила посох. — Я знаю, знаю. Но ты же слышала… ай, ты слышала, что он сказал! — почти что завопила она, пытаясь перекричать животное. — Ай, ну всё, хватит!

Обезьяна рыкнула напоследок и замолкла. И продолжила взирать на эльфа с крайним неодобрением. Аргонианка выдохнула и вновь подняла посох.

— Так! Так! Ты ведь говоришь правду, так? Да, лучше бы тебе говорить правду, я ложь! — она сделала акцент на этом слове. — …За версту чую, так-то!

Она сурово потрясла посохом. О том, что мер сейчас стоял от неё вовсе не за версту, она предпочла не думать. Она предпочла думать о том, что речь у него слишком сложная и вычурная для простого работорговца, да и дикари, бегающие волками по лесам, такими оборотами похвастаться не могут. «Проклиная на все лады», ага? Да ещё и на «вы». Значит, не из низов. Значит, не врёт. Наверное. Если и врёт, то не про свою волчье-медвежью натуру.

— Я — Хранит-Молчание. А это Песня, — она мотнула головой в сторону обезьяны. Та снова оскалилась.

— И она тоже за версту всякое там разное чует, так что не пытайся ничего выкинуть!

С этими словами она сделала шаг к эльфу, не сводя с него острия своего оружия, если можно назвать острием тупой конец деревяшки. Да-да, всё верно, она сделала один-единственный шаг. Потому что стоило аргонианской ступне коснуться земли, как за спиной Молчания прогремел медвежий рёв. И ревели гораздо ближе, чем в первый раз.

Остаток расстояния до эльфа аргонианка преодолела одним прыжком, отчего обезьяна свалилась куда-то за шиворот.

Два раза Молчание уговаривать не пришлось. Кивнула — и всё, только мох взметнулся в воздух в том месте, где она стояла.

А дальше был бег. Долгий бег. Будь Молчание чуть более живой, ей пришлось бы несладко, но вампиризм имеет свои плюсы. У неё даже дыхание не сбилось, а ведь в былые годы уже язык бы через плечо свисал.

К чести эльфа, он не отставал. Видимо, и впрямь к охоте привычный.

Как и медведь, судя по всему. Проклятый зверь цепко повис у них хвосте, и топот его приближался с каждым мигом. Обезьяна на спине сжалась в комок и не подавала признаков жизни.

Лес закончился как-то слишком уж быстро. Вот только что мчались навстречу чёрные ёлки, под ноги кидались пни да корни  — а вот уже и кусты, и свет, и… то самое белое дерево, за которым аргонианка пряталась несколько часов назад.

Надо было что-то предпринимать, и быстро.

Молчание огляделась в поисках спутника — потеряла его, когда они обегали одну ель с разных сторон. Дадротовы кишки, где же он, был же… а, вот! Появился спустя пару секунд. Чуть отстал, но это нестрашно. Медведь рычит близко, но не слишком близко. Они успеют, они успеют.

— Туда! — и она ткнула пальцем  в сторону сосны… или то всё-таки была ель? Да какая, к скампу, разница!

Не стала дожидаться, помчалась к дереву сломя голову. Плохо, что без коры, очень-очень плохо. Добежала — и запрыгнула, заскрежетала когтями, заскользила, но удержалась. Должно получиться. Всадила когти поглубже — и протянула меру хвост.

— Хватайся!

Бестолковые тёмные эльфы, ни когтей у них, ни сноровки, ничего. Сам не справится или справится слишком поздно. Ну почему, почему она не встретила какого-нибудь босмера? Или на худой конец каджита?

Там наверху, на высоте примерно в пять средних меров, начинались ветки. Выглядели они не слишком надёжно, но тонущим любая соломинка сгодится.

— Ух!

А он оказался тяжелее, чем она думала. Килограмм восемьдесят, не меньше, а то и сто! Но и Молчание не лыком шита. Обхватила ствол покрепче — ну, когти, не подведите! — и полезла вверх. А перед ней по стволу карабкалась обезьяна: умное животное почуяло, что спутнице лишний вес сейчас совсем не нужен.

До веток они добирались, наверное, целую вечность. Кажется, и тот месяц, что она провела в кандалах, не тянулся так долго, как эти несчастные двадцать секунд. Вот и ветки…

Хрусть!

Первая сразу же сломалась под рукой. Проклятие!

Хрум!

Вторая тоже.

Ну хоть третья, может быть, третья, ну пожалуйста… Вот и третья… Вроде бы держала. Молчание оставила её меру, забравшись ещё выше. Вдвоём на одной сидеть опасно. Кто знает, сколько годков уже этому дереву. Счастье, что оно не рассыпалось в труху, когда аргонианка на него запрыгнула.

Эльф отпустил её хвост и дальше полез уже сам. Обезьяна заверещала откуда-то с вершины. Ей ответил зычный медвежий рёв. Молчание обернулась. А вот и он, хозяин леса, — не спеша выходит на поляну. Только что не скалится до ушей. Видит беглецов и видит, что никуда уже они не удерут. Впрочем, и ему их не достать. Слишком уж высоко ветки, слишком уж тяжело мохнатое чудище. Нет, не залезть ему за ними. Что ты к дереву подходишь, медведь? Что смотришь? Не достать? Ха! Получилось! Они в безопасности, они…

Не успела Молчание как следует возликовать, как медведь обрушил на дерево первый удар. Хлипкий ствол задрожал, как в лихорадке, а Молчание и эльф едва не грохнулись вниз. И где-то тут в аргонианской голове промелькнула запоздалая мысль, что дерево это, может, и высокое, но вряд ли такое уж крепкое. Честно говоря, совсем не крепкое. А ещё честнее — эдакой зверюге на пару замахов.

— Вот ведь даэд…

Её прервал очередной удар. За ним последовал  хруст — негромкий и вроде бы совсем нестрашный, но если бы у Молчание было живое, а не полумёртвое бьющееся сердце, оно бы наверняка остановилось. Медведь внизу рыкнул, и хруст сменился противным, печальным скрипом. Дерево начало медленно крениться к земле.

Мимо левого глаза промелькнула рыжая молния. Молчание глянула вниз и увидела, что обезьяна теперь сидит на самых нижних ветках и замахивается чем-то в медведя.

Бросок! Ещё бросок. Ещё. Яростный рёв. Гигантский зверь сощурился — одна из шишек угодила ему прямиком в глаз. Он и так стоял на задних лапах, а теперь ещё и подпрыгнул — всё равно не достал.

Сосна накренилась сильнее.

Обезьяна выдала какую-то быструю, но, видимо, очень обидную тираду на своём языке и хлопнула себя по заду. Новый рык.

Обезьяна вихрем промчалась по нижним веткам на другую сторону ствола и — спрыгнула.

Молчание заорала.

Медведь оттолкнулся от дерева, ухнул на все четыре лапы и кинулся в атаку.

Сосна начала падать.

Обезьяна убегала прочь от дерева, за ней — ревущий медведь, а дерево опускалось на них всё быстрее и быстрее.

…

Молчание не могла. Не могла перестать смотреть. Лишь в последний миг на одних рефлексах она метнулась в сторону от приближающейся земли.

…

От удара дерево подбросило, как и двух двуногих вместе с ним. Молчание покатилась в сторону — до ближайшего пня, который больно впечатался в рёбра и вышиб весь воздух из лёгких.

В глазах стояла чернота, в ушах звенело, потом всё прояснилось. Не сразу, но прояснилось.

Аргонианка подняла голову. Лес вокруг ходил ходуном. А ещё в нём царила тишина. Мёртвая.

Молчание открыла рот и попыталась позвать Песню — не вышло. Ещё раз попыталась. Ни звука. Высоко в ветвях зашумел ветер.

Шатаясь, она поднялась на ноги. Она забыла и про медведя, и про эльфа — про всё на свете. В голове осталось только имя, и это имя никак не желало покидать её глотку.

А потом вдруг где-то поблизости раздались быстрые обезьяньи причитания. Аргонианка вскинулась — и увидела, как на еловой ветви у края поляны раскачивается рыжее пятно, вверх и вниз, вверх и вниз.

— Песня!

Кинулась бежать, никого и ничего не замечая. Споткнулась. Поднялась. Перебралась через упавший ствол. Подбежала к ели — и в руки к ней спрыгнул маленький рыжий зверёк. Спрыгнул — и тут же начал сновать туда-сюда по плечам и голове, стрекоча на все лады. А Молчание только смеялась, смеялась и плакала.

Ровно до тех пор она плакала, пока обезьяна весьма ощутимо не куснула её за палец.

— Ай!

Острые зубки всегда её отрезвляли. И Молчание как-то вдруг сообразила, что стоит перед рухнувшим древесным стволом, а под этим самым стволом всего в паре шагов от них с Песней шевелится гигантская груда меха. А ещё вспомнила, что на дереве этом она сидела не одна.

— Ыах… — только и смогла выдавить из себя Молчание.

Медведь оказался живучим. Зверям, которых она до сих пор встречала, хватило бы и пары стрел в глаз или глотку. Этот же скрёб себе морду и рычал даже тогда, когда голова его сделалась похожа на гигантского дикобраза. Но в конце концов и его проклятая — несомненно проклятая — душа отлетела на иной план бытия, куда уходят все звери, когда наступает их час. Только лапы ещё подёргивались в агонии да зубы скалились в пустой злости.

На плече победно заголосила обезьяна. Подняла вверх кулачки и потрясла ими: мол, так тебе, тварина вонючая! Аргонианка усмехнулась, всхлипнула ещё раз и вытерла нос рукавом.

— Да, Песня, ему конец. А ты нас спасла.

Обезьяна довольно цокнула и скрестила лапы на груди. Ей тут же почесали головку.

Эльф, который тоже некоторым образом поучаствовал в спасении от медведя, сидел неподалёку, прямо на земле, прислонившись к валуну. Видок у него был тот ещё. Впрочем, такой и полагается иметь живому созданию, которое только что совершило марш-бросок по пересечённой местности, в три прыжка залезло на дерево, а потом ещё и вместе с этим деревом грохнулось оземь. И всё это время за ним гнался гигантский медведь. Как ни крути, уже один такой нюанс может измотать кого угодно, даже если пресловутый кто угодно при этом с лавки не встанет.

Молчание неспешно приблизилась к охотнику — была бы рада спешно, да у самой ноги подкашивались — и тяжело опустилась в траву. И с любопытством уставилась на нового друга. В том, что перед ней именно друг, она уже почти не сомневалась. Сложно пережить такое приключение бок о бок и при этом даже самую капельку не подружиться.

— А неплохо ты его отделал, — она мотнула головой в сторону дохлого зверя. — Теперь уж не встанет, даже если его армия некромантов оживлять придёт. Эт его тебе местные пристрелить поручили? Что пообещали хоть? Небось гору золота? Я б за меньшее не взялась, клянусь остатками своей чешуи.

Она на миг нахмурилась, словно ей вдруг пришла в голову какая-то мысль, и сразу продолжила тараторить:

— А сам-то как? Вон с какой высоты мы грохнулись, видал? Живой хоть? Ну, то есть, не помрёшь через пару минут? Это было бы очень неудачно. Медведя пристрелил — а сам того. Ну что? Что чувствуешь? Ноги не отнимаются? Дышится легко? Сердце бьётся?

— Да, Песня — она такая! — Хранит-Молчание расплылась в самой широкой улыбке, на какую только было способно аргонианское лицо, демонстрируя при этом длиннющие клыки. — Она о-очень ловкая и отважная. Видел бы ты, на что она была способна до того, как стала обезьяной.

Рыжая зверушка пискнула и приосанилась, горделиво прикрыв глаза. Молчание меж тем задумалась, постукивая себя когтем по подбородку. Она так-то ничего не имела против ночи, но понимала, что в словах мера есть резон. Кто знает, что ещё водится в здешних лесах. Возможно, медведь с оборотнем были лишь первыми пчёлками, и скоро на них с эльфом налетит весь рой.

— Выбираться? Выбираться — это дело. Мне надо только лошадь отыскать. Я, вишь, ради неё сюда пришла. Сбежала она от местных. Говорят, подарок ярла… или не ярла? Ну да неважно. Перешла болото и где-то здесь по лесу гуляет. Отважная она, эта лошадь, скажу тебе. Даже у меня от здешних мест печёнка сжимается, а уж звери-то эти края за километры обходить должны. Ты, кстати, заметил, что тут и впрямь ни одного зверя нет? Ну, кроме этого здоровяка. Это явно неспроста! Ну как, отдышался? Сможешь встать?

И, не дожидаясь ответа, она вскочила и протянула ему когтистую ладонь, замотанную в тряпки. В конце концов, он сказал, что с ним всё будет нормально, а Молчание привыкла доверять друзьям в том, что они говорят о самих себе.